Портал «Ratel» связывают несколько странные отношения с казахстанским парламентом. Точнее сказать, отношений нет никаких. Кто-то решил, что собкору «Ratel» в Астане не стоит освещать деятельность депутатов. Аккредитацию мы так и не получили. В интервью с депутатом Айгуль СОЛОВЬЕВОЙ мы говорили не об этом, хотя новый закон «О доступе к информации», который инициировали парламентарии, как раз о транспарентности государственных органов. Интервью — это не дебаты. Мое дело – задавать вопросы, а не спорить, хотя порой очень хочется. Кстати, Айгуль Соловьева — одна из немногих депутатов, кто всегда открыт для прессы. В сложившихся условиях это не может не вызывать симпатию.

— Айгуль Сагадибековна, общественники много лет добивались принятия закона «О доступе к информации», и вот фракция партии «Нур Отан» инициировала его. Однако независимые эксперты пессимистичны в оценках. Вы знаете, почему?

— Все эксперты участвуют в разработке законопроекта, и пессимизма я у них не видела. В нашем обществе есть такая позиция: «Войти в законопроект должно все, что я считаю нужным». Не все входит, потому что это пространственное предложение, которое невозможно в рамках закона сформулировать. Такое не принимается.

— Какие «пространственные предложения» вы не приняли?

— Было предложение о том, что нужно прописать право участия граждан в заседаниях парламента, правительства и так далее. Мы, законодатели, говорим: если есть определение, что информация – это зафиксированные на любом носителе и позволяющие ее идентифицировать сведения, то посещение заседаний коллегиальных органов — это не информация. Это общественное участие.

— Действующее законодательство ведь позволяет гражданам принимать участие в заседаниях коллегиальных органов….

— Конечно, позволяет! Есть же разные законы. Нельзя в один закон вталкивать то, что концептуально не исходит из определения.

— Я понимаю, почему международные эксперты предлагают эту норму. Потому что право у граждан есть, но нет реализации этого права в Казахстане. Попасть на заседания маслихатов, не говоря уже о заседаниях правительства и парламенте, практически невозможно.

— Ну почему невозможно? Закон исходит из основного его определения – концепта – что информация — это задокументированные сведения. А то, о чем вы говорите, это участие. Там другие процедуры должны быть. Считается, что доступ к информации — это тогда, когда вы имеете право получить стенограмму, документ. В законопроекте мы прописали процедуры: как ты послал запрос, как получил ответ, за сколько дней, какое будет наказание, если обладатель информации вовремя ее не выдал.

Нельзя в один закон вталкивать то, что концептуально не исходит из определения.

— Будет предусмотрена ответственность за непредставление информации?

— К примеру, если вы написали запрос в Министерство сельского хозяйства, но потом вдруг выяснилось, что ответ уполномочено дать космическое агентство, то в этом случае госорган должен в единой системе посмотреть и передать запрос тому, кто этим занимается, чтобы запрос не затерялся, и гражданин смог получить информацию. Мы прописали ответственность в случае, если на запрос не предоставлен ответ. Это будет мониторить специальный орган.

— Какой орган будет уполномочен на это?

— Это правительство определит. Но в законопроекте прописаны полномочия этого органа. Кроме того, мы в законе прописали, что квазигосударственный сектор несет те же обязательства в части предоставления информации, как и госорган, то есть он не должен уходить из поля зрения людей, и граждане должны знать, что там творят на бюджетные деньги.

— Международные эксперты отмечают, что обладатель информации может продлевать срок рассмотрения запроса, при этом не упомянуто о срочности и оперативности предоставления информации.

— Там есть процедура. Мы разбили на категории: когда устно отвечают на вопрос, например по телефону могут ответить. Есть вторая категория, где мы прописываем конкретные сроки, и третья – это когда требуются исследования вопроса. В последнем случае срок рассмотрения запроса может быть продлен. Но за рассмотрением запроса будет вестись мониторинг.

— В категорию «информация для служебного пользования» включены государственные секреты, правовые тайны и служебная информация. Будет ли прописано в законе, какую информацию следует считать служебной, кто определяет, является ли та или иная информация служебной на самом деле?

— Общественники настаивают на трехчастном тесте, который определяет, что можно считать информацией для служебного пользования, а что нет. Но когда мы задали вопрос экспертам-международникам вопрос: а есть методология? Они говорят, что нет. Мы не против прописать эту норму, но мы не знаем, как ее реализовать.

— Но закрыть информацию, ссылаясь на ДСП, очень удобно для госорганов. Мы, журналисты, постоянно с этим сталкиваемся.

— Вот поэтому мы четко прописываем список информации, которая подлежит мгновенному обнародованию. Это бюджет, информация об экологической ситуации. Там целый перечень. Единственное, мы не знаем, какую методологию дать, чтобы завтра половину госаппарата не призвать к ответственности и не назвать нарушителями, потому что они тоже граждане. Они кормят своих детей. И если законодатель невнятно это прописал, то завтра это будет нарушением их прав.

Фракция во главе с Даригой Нурсултановной очень внимательно и тщательно изучила все пробелы, которые существуют, и нацелилась, сфокусировалась на Министерстве образования

— Депутаты публично обращаются с запросами к правительству. Иногда затрагиваются острые вопросы, но мы не видим реакции на ваши запросы. Почему?

— Депутат обращается с запросом и вправе сам решать, выставлять этот ответ на публику или нет. Если вы спросите, то он обязан ответить.

— Просто можно подумать что правительство отвечает на ваши запросы примерно так же, как и на журналистские, в виде абракадабры с размытыми фразами на восемь страниц да еще и с ссылками на секретность.

— Да. Приблизительно так. Это формальный ответ. Мы в этом законопроекте прописали, что формальный ответ нетерпим, что ответ должен быть по существу.

— В последнее время депутаты ведут себя достаточно активно. Очень много критики и запросов о расходовании бюджетных средств и деятельности нацкомпаний. С чем это связано?

— Мне кажется, всегда было так. Это не активизация.

— Не всегда. К примеру, в период президентских выборов совсем не было запросов.

— Выезжали, наверное, депутаты. Это же от занятости депутата зависит.

— Больше других министерств депутаты критикуют Министерство образования и науки. При прежнем министре – Бакытжане Жумагулове ведомство тоже не блистало показателями. Почему сейчас обрушились на Аслана Саринжипова?

— Я не выражала негодования, поэтому я считаю, что этот вопрос не ко мне. Фракция во главе с Даригой Нурсултановной просто очень внимательно и тщательно изучила все пробелы, которые существуют и нацелилась, сфокусировалась на Министерстве образования, потому что самое важное сейчас – какие завтра вырастут граждане, и какое у них будет образование. Это связано и с конкурентоспособностью, и с занятостью в будущем. Поэтому вопрос был специально изучен.

— Министру Аслану Саринжипову приходится еще и на допросы ходить из-за заявления вашего коллеги Азата Перуашева. Как вы считаете, стоит этот конфликт разбирательств на уровне правоохранительных органов?

— Я думаю, они нормально договорятся. Они оба с головой дружат. Там весь вопрос в том, что является лоббированием. Если лоббирование – это то, за что берут деньги и протаскивают, то тогда конечно, был элемент неэтичного высказывания. А если лоббирование – это просто представлять интересы, то он тогда ничего страшного не сказал.

Я помню частные пенсионные фонды. Они мне все время приносили какие-то сувениры. И я понимаю, почему не было роста активов.

— Недавно появилась информация, что Государственный пенсионный фонд собирается купить облигации «АлмаТВ» на 70 миллиардов тенге. Вам нравится то, что сейчас происходит с пенсионными накоплениями граждан? Когда создавали новый фонд, нам обещали, что он будет надежнее, чем частные.

— Мне ни то, ни другое не нравилось — ни частное, ни государственное. Но мы должны находить какой-то баланс. Я помню частные пенсионные фонды. Они мне все время приносили какие-то сувениры. И я понимаю, почему не было роста этих активов. Только потому, что они очень много делали издержек и затрат. Вот зачем мне 150 сувениров, которые они приносили? Они же это списывают потом только для того, чтобы делать имидж. А если делать анализ, прироста не было. Оставлять их в том виде просто было нельзя, потому что все жаловались. А государство теперь хотя бы дает гарантию в том, что даже если они и проиграют в чем-то, то все, что там есть, государство обещает возместить.

— Повышение пенсионного возраста женщин несколько лет назад вызвало бурю негодования в обществе. Люди плакали в телекамеры и просили депутатов не вносить поправки в закон. Вам не тяжело было голосовать в пользу этих изменений?

— Мне не тяжело было. Вы же знаете, это же президент инициировал, а мы все депутаты проголосовали, за исключением нескольких коллег. Вообще, я прагматик. Все меня критиковали. Моя сестра в Германии живет, и у них возраст (выхода на пенсию – А.Б.), извините, далеко за 63. У нас был, где-то, элемент дискриминации женщин.

Этот клип был выражением внимания главе государства, который прошел успешно выборы. Я даже не пойму, в чем проблема?

— Вы достаточно активны в Facebook. Как изменился избиратель с ростом популярности социальных сетей?

— Стало много людей, которые не читают документы, не понимают общую концепцию и при этом высказываются, что депутаты ничего не решают, ничего не делают, что «Нур Отан» такой-то и такой-то. Потом начинают мне в «личку» писать о своих проблемах. Я всегда спрашиваю: а вы открывали такую-то программу? А он даже не знает, что такое в принципе может быть. Я советую ознакомиться. Он потом мне пару раз пишет и исчезает. Мне очень сложно таких людей понять.

— В социальных сетях пользователи не стесняются в выражениях в отношении депутатов и парламента. Вас это задевает?

— Меня не задевает. Но иногда я гневаюсь, когда кого-то обвиняют, не понимая, о чем идет речь. А с другой стороны, я думаю — граждане и не обязаны что-то знать. Когда критика серьезная, о том, что какие-то функции не работают, тогда я пишу запросы, и для меня это конструктивный анализ. Нужно понимать, что у нас свобода выражения, и к этому надо привыкнуть. Иногда еще советуют: вот вы смотрите свой «Хабар» и продолжайте смотреть. Я после этого начинаю еще внимательнее смотреть «Хабар», потому что думаю, сколько люди теряют от того, что просто не информированы, где можно найти рабочие места, где открываются заводы и так далее. Не нравится мажорный тон, но это официальный канал, который дает официальную информацию. А есть каналы, которые могут вплоть до помойной ямы показать. Они тоже дают информацию. Не смотреть официальные каналы и специфичные каналы — обеднять себя. Я, например, все каналы смотрю, в том числе российские, потому что мне интересно, что они думают по тому или иному поводу.

— Депутаты иногда участвуют в массовых мероприятиях, произносят пафосные речи с флажками в руках. Недавно нижняя палата снялась в клипе. Как это отражается на имидже парламента?

— Этот клип был выражением внимания главе государства, который прошел успешно выборы. Я даже не пойму, в чем проблема? Это не для пиара. Это выражение благодарности. Как за это можно осуждать?

— Как близкие вам люди реагируют на критику парламента и лично вас? Они никогда не просили вас уйти из парламента?

— Почему они должны мне это говорить? Когда человек обретает статус депутата, он должен быть терпимым. Это нормально, на мой взгляд, что критикуют. Вот я переписываюсь с одним инвалидом. Он мне рассказал, что ему какой-то спонсор подарил поездку за рубеж. Человек доехал до Актау из Семея в коляске, а его из-за штрафа в две тысячи тенге вернули обратно. Естественно, я сразу поставила в прокуратуре вопрос: создайте условия, чтобы человек на коляске мог в автоматическом режиме все оплатить и выехать.

— Что вы чувствуете, когда не можете помочь людям?

— Ко мне обратилась семья, у которой есть больной, требуется дорогостоящее лечение. Я подключилась, обратилась в Министерство здравоохранения. В министерстве мне ответили: мы предоставили возможность лечиться, но семья хочет клинику другого класса, на 30 или 40 процентов дороже. Они уже в этой клинике находятся и просят, чтобы мы оплатили. Министерство выделило квоту, а они не берут ее, хотят попасть в другую клинику, где условия лучше. Я начала перезванивать, а они даже трубку не берут. То есть они поехали в Израиль и пишут, что Казахстан — такое плохое государство, ничего им не дает!

— Когда вас обычно благодарят граждане, которым вы помогаете?

— Никто даже не пытается благодарить. Мало того, они потом еще и наезжают. Это уже не тенденция, а это уже правило. Может быть, потому, что я являюсь свидетелем того, что им уже помогли? Я к этому тоже нормально отношусь. Я по образованию химик, я понимаю все процессы, которые происходят в человеке, в его физиологии. Это нормальное явление. Я не жду благодарностей, и мне это помогает жить.

Источник: http://www.ratel.kz/outlook/soloveva/