Гадости говорить надо вежливо. Интервью с шеф-редактором «Русской жизни» Александром Тимофеевским

В Москве перезапускается «Русская жизнь». В редакции — знакомые по старому изданию журналисты; главным редактором, как и прежде, будет Дмитрий Ольшанский. «Русская жизнь» намерена продолжить борьбу за «поддержание русской словесности». Однако теперь это не бумажный журнал, а сайт, обновляющийся ежедневно и публикующий помимо длинных текстов «квазиновости» и «городские объявления».

Новый инвестор «Русской жизни» — медиагруппа «Событие», единственный ее акционер — ОАО «Республиканская финансовая корпорация», владеющая, например, Московским областным банком. Перезапуск журнала несколько раз откладывался — в редакции утверждают, что из-за «общей неготовности». Тем не менее 29 октября сайт «Русской жизни» начал свою работу.

«Лента.ру» поговорила с шеф-редактором «Русской жизни» Александром Тимофеевским, который объяснил, что журнал не позволит себе хамства по отношению к «первым лицам» — премьер-министру, президенту и патриарху (любопытно, что именно так формулирует редакционную политику «Известий» и Life News их издатель Арам Габрелянов, который не раз подчеркивал свою лояльность к действующей российской власти). По мнению Тимофеевского, это условие «легко и даже приятно исполнять» и благодаря ему авторы «Русской жизни» получат возможность писать то, что им хочется.

Александр Тимофеевский: Нам бы хотелось сделать коммерческое приложение к нашему изданию про права курильщиков. Потому что бороться нужно не с курильщиками, а с курением. Показать на этом примере идею сосуществования меньшинства с большинством, поскольку курильщики — это на самом деле большинство, но в загнанном положении меньшинства. Очень продуктивно можно было бы объяснить какие-то западные законы общежития, которые здесь так глупо и яростно отрицаются, — на всем понятном, доступном и порочном примере курильщиков.

«Лента.ру»: Теперь-то, наверное, у вас ничего не выйдет.

Теперь, боюсь, нет, хотя бог его знает. Как-то меня немножко обнадежил [руководитель Роспотребнадзора Геннадий] Онищенко, который пригрозил Думу разогнать (если нижняя палата парламента не утвердит подготовленный Минздравом антитабачный закон — прим. «Ленты.ру»). Я все-таки думаю, что он это сделал не просто так, а, видимо, получив какие-то сведения о том, что закон будет смягчен. Остается уповать, что он будет смягчен. Потому что он в своей жесткости слишком абсурден.

Понимаете, невозможно калькировать европейские ограничения — просто потому, что здесь климат другой. То есть это точно такой же идиотизм, как строительство в Москве мансард или террас. Зачем строить террасы там, где полгода зима, а то и дольше. То же самое и с курением: как можно запретить его во всех ресторанах, кафе, в любых заведениях, когда выбегать из тепла на улицу — верный способ получить воспаление легких? Не будут же они всю страну морозить? А притом что курит 60 процентов населения, то это все, конечно, безумная идея. Да, Титуша, ты ведь согласен с нами? (Тимофеевский обращается к своей собаке — неаполитанскому мастифу.)

Вы все-таки перезапускаете «Русскую жизнь». Как это вышло?

Ну, это всегда выходит за счет каких-то чудесных, рождественских обстоятельств. Так и на этот раз, мы нашли очень хороших и заинтересованных в нашем проекте людей…

Кто эти хорошие люди?

А я вам многого про них не скажу. Это медиагруппа «Событие» — молодая, но уже разветвленная, управляющая медиаактивами. В ней есть и рекламное агентство, и web-студия, и дизайн-бюро, и PR-агентство, и event-агентство. Но и для нас у них нашлось место.

Зачем медиагруппа, которая занимается производством финансовых сайтов, решила инвестировать деньги в «Русскую жизнь»?

Человеческий фактор, как говорил в таких случаях Михаил Сергеевич Горбачев. Им нравился и журнал, который закрылся, и сама идея такого общественно-литературного издания с упором на слово. Вот они и предложили нам повторить то, что было когда-то запущено.

Главный редактор «Русской жизни» Дмитрий Ольшанский. Фото Интерпресс, Дмитрий Суходольский

Кто решил, что это должен быть сайт, а не журнал?

Это мы с [главным редактором «Русской жизни»] Митей Ольшанским решили. Наша задача состоит в том, чтобы сделать сайт окупаемым, сделать этот проект защищенным, я бы так сказал. Потому что пока он зиждется на тех прекрасных чувствах, которые есть у инвесторов к журналу, он, конечно, уязвим. Тот проект, который держался ровно на том же самом, то есть на любви господина Левичева к «Русской жизни» и к Мите, потому и кончился, что за два года любви мы решительно ничего не сделали, чтобы журнал защитить (вице-спикер Госдумы шестого созыва, справорос Николай Левичев был инвестором первой «Русской жизни» — прим. «Ленты.ру»). И поэтому сейчас мы с самого начала, еще до выхода, уже нашли какие-то вспомогательные коммерческие проекты — для того чтобы с первого же дня заняться выживанием.

То есть сходу начнете какие-то деньги зарабатывать?

Да, прямо сходу.

Люди, причастные к проекту, говорят, что «Русская жизнь-2» — это вовсе не «Русская жизнь-1». Что это значит? Вы сами можете сформулировать разницу?

Конечно. Если мы хотим зарабатывать, то мы уходим в Сеть, потому что бумага сегодня гораздо проблемнее в плане зарабатывания, чем Сеть. Если мы уходим в Сеть, то мы, естественно, должны часто — я бы даже сказал постоянно — обновляться. Постоянные обновления влекут за собой новостное поле. В «Русской жизни», которая выходила дважды в месяц, было очень относительное новостное поле. А здесь оно возникает в своем непосредственном безобразном виде. Это первое отличие. Первое и самое фундаментальное.

Значит, нужно понять, что это такое — новости в нашем изложении. Собственно говоря, над этим мы более всего и бились. И бьемся. Не уверен, что это сразу будет хорошо. Да, это будут такие эссеистические новости. Это не будут в полном смысле слова новости, но это будут, безусловно, некие маленькие тексты, связанные с информационными поводами, я бы так сказал. Эта задача — найти правильный формат для таких текстов — и занимала нас все последнее время. Не уверен, что мы с ней полностью справились. Я думаю, что мы будем это доделывать по ходу.

Но это вас не останавливает от того, чтобы запуститься.

Нет-нет, нужно уже выпускаться, и в каком-то виде все-таки первый раздел есть. И там пишут очень профессиональные авторы, очень умелые и хорошо понимающие, что такое сегодня короткий формат, вполне себе звезды фейсбука. У нас есть на что опереться. Вот этим первым разделом мы будем отличаться, несомненно.

И, наконец, мы будем отличаться третьим разделом. На сайте будет три раздела, и только второй, собственно, воспроизводит журнал «Русская жизнь» в том виде, в каком его знает читатель. А первый раздел, новостной, — совсем новый. Третий раздел — это раздел потребительский. Такого в РЖ тоже не было; именно с его помощью мы будем искать путь к сердцу рекламодателей.

Потребительский раздел, судя по всему, это нечто вроде объявлений на сайте «Большого города», так?

Нет, не совсем. Да, там будет много разнообразных объявлений, и мы надеемся, что этот раздел будет гораздо обширнее, чем на сайте «БГ». Кроме того, и формат будет иным — гораздо больше направлений. Пока бесплатно, как дальше — посмотрим, но смысл не в том, чтобы зарабатывать на объявлениях, такой цели нет. А есть цель создать консюмеристский образ нашего читателя.

Обложка журнала «Русская жизнь» от 26 октября 2007 года

Даже так?

Да, в каком-то смысле так. Именно так. Ну, кроме того, в этом потребительском разделе будут разные другие фокусы, о которых я сейчас не стану рассказывать. Там будут разные интересности помимо объявлений.

Консюмеристский образ — это образ, который вы сами будете задавать?

Отчего же? Он сам себя нарисует. Через объявления, а также через те тексты, которые будут в этом разделе помимо объявлений. Мы пока твердо не знаем, что выйдет.

Вы не боитесь того, что «Русская жизнь», переселившись в интернет, столкнется с теми же проблемами, что и нынешний Openspace.ru? Openspace — это ведь тоже реинкарнация журнала.

Нет, совершенно не боюсь. Дело в том, что я, в отличие от [главного редактора сайта Openspace.ru] Максима Ковальского, очень хорошо знаю интернет. У меня с ним нет никаких проблем. И Ольшанский тоже их не имеет. У нас нет никакого барьера, никакого внутреннего конфликта. Более того, у меня даже появилось какое-то отторжение от бумаги. Ну, Шекспира или Толстого я, разумеется, беру с полки, в компьютер за ними не лезу. А чтоб прочесть статью в журнале — я даже не помню, когда я такое делал. Только когда в самолете летел.

Старая «Русская жизнь» — это длинные тексты на периферии журналистики. В том смысле, что это не журналистика, а вполне себе литература. Трудно себе представить, как ежедневно обновляемый сайт сможет обеспечить поток текстов такого уровня. Тексты в Сети все-таки живут очень недолго — утром родился, вечером умер. И даже быстрее, к сожалению.

Вот смотрите, мы планируем минимум десять обновлений в день. Из десяти обновлений в день — семь приходятся на квазиновости. Это короткие, живые, бодрые тексты, по типу фейсбучных статусов, которые в высшей степени легко и естественно читаются. Это, повторяю, семь из десяти. Вычтем их. Осталось еще три обновления в день, из которых одно будет потребительским — тоже, уверяю вас, легким и захватывающим. Остается два. И вот эти два текста — ну, один из них, может быть, действительно окажется кирпичом, таким внушительным и вполне себе эпопееобразным. Один кирпич в день может попасться. При этом я не думаю, что мы такое будем каждый день выкладывать. Думаю, гораздо реже. Но он будет попадаться. Мы исходим из того, что при некоторых усилиях наш читатель может прочесть больше, чем пять-десять-пятнадцать тысяч знаков. Повторяю, все-таки основной массив там — тексты очень короткие, от 500 до 1500 знаков.

А кто будет писать эти короткие тексты? Кто будет писать эти новости, которых никогда прежде не было?

Вы хотите от меня имен?

Да.

Ну, я вам все имена все-таки не стану называть, давайте назову те, которые вы знаете. Точно будет писать Иван Давыдов. Будет писать [Олег] Кашин, обе Жени: и Женя Пищикова, и Женя Долгинова. Будет писать Максим Соколов. Ну, и всякие неожиданные авторы — левые и правые. Сейчас я вас напугаю (смеется). Давайте я все-таки остановлюсь.

Какие еще пугающие фамилии помимо Соколова?

Знаете, что я вам могу сказать, например, чтоб вы просто понимали. Люди, о которых я совершенно не думал, что они заинтересуются нашими квазиновостями, — согласились, по крайней мере, обсудить возможность писать для нас. Например, Татьяна Толстая. Или наша с ней общая подруга Авдотья Смирнова. И я очень на них надеюсь — не потому, что мы дружим, а потому, что хочу заинтересовать их таким необычным литературным форматом.

Судя по фамилиям, аппетит у вас хороший. Должен быть серьезный бюджет на запуск.

Да, он есть, и неплохой.

Какие деньги собираетесь потратить?

Это не ко мне вопрос. Есть издатель, и он по этой части — Анна Кронгауз. Давайте я не буду называть вам цифру, это не моя роль.

Сейчас, извините, будет пошлость. Вот предыдущую «Русскую жизнь» остервенело называли русским «Нью-Йоркером», она и правда даже внешне, даже тактильно была похожа на него. Новая «Русская жизнь» — с чем бы вы ее сравнили?

Обложка журнала «Русская жизнь» от 8 апреля 2009 года

Надеюсь, ни с чем. Потому что если с чем-то можно сравнить, то мы, естественно, тащимся в кулисы. В кулисы того издания, с которым сравнивается. Мы правда делаем что-то совсем-совсем новое. И в этом новом совершенно необязательно идти твердым, проверенным, сертифицированным путем. Тут я патриот. Мне представляется, что в России лучше всего работают собственные форматы. Первая газета до сих пор «Коммерсант», вполне доморощенный. Совсем необязательно следовать международным стандартам, которые очень выхолощены. Я сейчас не имею в виду журнал «Нью-Йоркер» — он, конечно, недостижимый образец. Но не надо гнаться за ним, давайте делать свое.

Мне кажется, все равно вас будут сравнивать с Colta.ru. Которая, кстати, не смогла денег заработать.

Вы знаете, когда-то, когда еще была «Русская жизнь» — тот старый журнал — и уже существовал Openspace (в 2012 году старая команда Openspace.ru почти в полном составе покинула ресурс и основала сайт Colta.ru — прим. «Ленты.ру»), мы как-то сами, между собой, определяли разницу между этими двумя изданиями и — я уж не помню, мы или они, — сформулировали эту разницу через отсылку к старым классическим русским изданиям, в том роде, что «Русская жизнь» — это такое «Русское богатство», а Openspace — журнал «Аполлон». Речь, разумеется, не о качестве, а о двух разных моделях.

Но Colta — это все-таки не Openspace. Там гораздо меньше корпоративного фашизма, который был в старом Openspace, Colta гораздо более открытая структура.

Я не понимаю определение «корпоративный фашизм» по отношению к старому Openspace. Это был качественный проект, главный в Сети по культуре. Да, он был герметичный, с выраженной системой ценностей, в некоторых разделах радикально партийный. Всего сильнее партийность сказывалась в изобразительном искусстве и была мне абсолютно чужда, ну и что с того? Люди бывают толстыми и тощими, брюнетами и блондинами, членами разных партий. А бывают, наоборот, открытыми всем ветрам. Блондины не лучше брюнетов, открытые — герметичных. Это такое свойство, всего лишь редакционная установка, в случае с изданиями. Интересно, что в Colta она поменялась, тут вы совершенно правы.

Но старая «Русская жизнь» была более открытой, чем Colta. Мне кажется, наша элитарность, если о ней вообще можно говорить, заключалась только в повышенных требованиях к слову. Во всем остальном — в выборе тем, направлений, авторов, возможных точек зрения — мы были плюралистичны и останемся таковыми сегодня. Я легко могу себе представить существование в «Русской жизни» абсолютно непримиримых идеологий, а в Colta это возможно только как разовое мероприятие. Все-таки Colta, при всей открытости, — это сайт одного очень понятного направления. У нас же могут быть и националисты, и левые, и крайне правые, и консерваторы. Отнюдь не только либералы. Собственно говоря, мне сложно назвать Митю либералом. Он, безусловно, таковым не является. Самый либеральный у нас, наверное, я. По крайней мере я сам себя считаю убежденным либералом. Хотя для многих персонажей фейсбука я либерал с оговорками или даже с перверсиями.

Есть какие-то политические ограничения со стороны новых инвесторов?

Нет, нам никто их не формулировал.

Вы по собственной инициативе их не оговаривали?

По собственной инициативе мы и в тот раз оговаривали, и сейчас оговорили, что никоим образом не собираемся хамить первым лицам. Вообще, я считаю, что хамить не надо никому. В принципе. Вот, например, у нас будет, несомненно, автор Денис Горелов. Я отношусь к нему с огромным уважением и любовью. Знаю его 20 лет…

Но такой текст, как про Володарского, у вас не мог бы появиться. Правильно я понимаю?

Именно. Если бы он принес мне текст про Володарского, я бы, конечно, «старого мерзавца» убрал. Я считаю, что Colta зря оставила, потому что 40 дней даны нам Господом, чтобы не тревожить какими-то совсем крайними словесами еще не успокоившуюся тень, разве не так? Во-первых, это соображение. На мой взгляд, неотменяемое. Но даже если бы эти 40 дней прошли, все-таки, на мой вкус, «старый мерзавец»…

«Жизнь и судьба» — это все-таки возмутительный продукт, в том числе и по отношению к Гроссману.

Я сам написал об этом в фейсбуке. Да, возмутительный. Но можно найти и другие слова для своего возмущения. Словосочетание «старый мерзавец» не кажется мне единственным. Более того, Денис Горелов — автор блистательного словесного разнообразия. И ему ли не подобрать другие слова?

Слушайте, но гильдия киносценаристов нашла совсем чудовищные слова в адрес Горелова.

Гильдия киносценаристов — хотел вчера написать об этом в фейсбуке, просто времени не хватило — позорно выступила. Она начинает свое письмо со слов «некий Денис Горелов» — все, после таких слов я не читаю текст дальше, а спускаю его в унитаз и сливаю воду. И дело даже не в том, что Денис Горелов — один из трех-пяти самых заметных русских кинокритиков. Никакого человека нельзя называть «неким». Это стыдный полемический прием — детский сад, штаны на лямках. Профессионалы им не пользуются. Такое впечатление, что письмо писала секретарша.

Но киносценаристы подписали бумагу-то.

Вот это и удивительно.

Вы сказали, не будет хамства в отношении первых лиц. Что такое «первые лица»?

Первые лица — это Путин, Медведев, патриарх Кирилл.

Арам Габрелянов и пресс-секретарь главы правительства РФ Дмитрий Песков. Фото ИТАР-ТАСС, Дмитрий Коротаев

Габреляновский триумвират.

Да-да, Арам Ашотович видит всю эту… Ему ли бриллиантов не знать? Но, отвлекаясь от Габрелянова… Нет никакой надобности писать «Путин х*й», ну решительно никакой. Ковальский написал — и его за это уволили из «Коммерсанта». Глупая история. Людей не надо оскорблять. Никаких. Никого. Если это является достаточным условием свободы слова, то это то условие, которое легко и даже приятно исполнять. У меня нет внутренней драмы по этому поводу.

А это является условием?

Нет, мы сами для себя формулируем, что будем удалять грубые выпады против кого бы то ни было. Вот, в частности, «старого мерзавца» мы бы убрали.

Где кончается критика и начинается хамство? Как определить эту тонкую грань?

У Пушкина есть стихи на эту тему. Не помните? Буквально про это пишет.

Нельзя писать: Такой-то де старик,
Козел в очках, плюгавый клеветник,
И зол и подл: все это будет личность.
Но можете печатать, например,
Что господин парнасский старовер
(В своих статьях) бессмыслицы оратор,
Отменно вял, отменно скучноват,
Тяжеловат и даже глуповат;
Тут не лицо, а только литератор.

Принцип, описанный Пушкиным, ясен. Гадости говорить надо вежливо.

Мне кажется ханжеской постановка вопроса о первых лицах. Если вы не допускаете хамства по отношению к первым лицам, почему вы допускаете хамство по отношению не к первым?

Не допускаем, не допускаем. Просто мы надеемся, что подчеркнутое недопускание хамства по отношению к первым лицам даст возможность говорить все, что мы думаем. А так — конечно, мы против любого хамства, к любым лицам, я это специально несколько раз сейчас повторил. И именно поэтому вспомнил Горелова.

То есть это вы соломку подкладываете?

Конечно. И не стесняемся этого. Сейчас очень тяжко жить стало, куда ж без соломки?

А зачем вы хотите «Русскую жизнь»? Зачем вы хотите, чтобы она была?

(Надолго задумывается.) Ну, я думаю, что это вообще, наверное, самый деятельный способ поддержания текущей русской словесности. Как-то так.

Довольно амбициозно.

Дико амбициозно, да. Текущая русская словесность нуждается в журнале. И в «Русской жизни» она складывалась. По крайней мере какая-то ее важная часть.

И эта задача спасения русской словесности…

Не спасения.

Поддержания.

Да, генерации каких-то ее направлений и воплощений.

Она стоит того, чтобы испытывать все эти неприятности? Подкладывать неудобную соломку, например.

Да, стоит того. Это совершенно нормальная цена. Потому что мы всегда идем на какие-то компромиссы. Я не вижу никакой проблемы в самом согласии идти на компромиссы. Это правильно, это естественно. Напротив, бескомпромиссные люди меня пугают.

Вообще, схлопывание независимых изданий — это все-таки, по вашему мнению…

Большая беда.

Это удар по русской словесности или это мотивирующая часть для нее самой?

Есть великие слова Бунюэля: «Я всю жизнь боролся против цензуры. Но только один Бог знает, скольким я ей обязан».

Об этом я и говорю.

Да, русская словесность неистово цвела в условиях террора. Мягкого, конечно, террора, нежнейшего — при Николае I. Ну и потом тоже, когда «Победоносцев над Россией простер совиные крыла», и позже, когда Столыпин простер над ней галстуки. Или при унылом Брежневе — много тогда в тиши было прочитано и обдумано. К настоящему террору все это не относится, он истребляет. А цензура действительно заставляет работать мысль и воображение — это то, что имел в виду Бунюэль. Обходные пути всегда более художественные. Ограничения для культуры полезны, как любая рамка. Но ведь отсутствие рамки — это тоже рамка. А самую большую рамку выставляет свобода. Давайте исходить из этого — для журнала так всего плодотворнее. Да и не только для журнала.