С официальной точки зрения, “Хабар” – флагман нашего телевидения, и поэтому он забирает львиную долю денег, выделяемых государством отечественному ТВ. Но тогда мы вправе ожидать от него, во-первых, высококачественного контента и, во-вторых, соответствующего рейтинга. Между тем и рейтинг, и контент далеки от желаемого уровня. Быть может, часть этих средств имело бы смысл перебросить региональным каналам, где есть немало хороших специалистов, которых, кстати, периодически забирает к себе “Хабар” – по праву сильного. То есть “донорство” идет и сверху, и снизу. Или в этих суждениях явная предвзятость, а в действительности все обстоит иначе?..

Это сладкое слово “свобода”

Мы беседуем с Маржан Ельшибаевой – исполнительным директором “Интерньюс Казахстан”, неправительственной некоммерческой организации, которая занимается медиапроектами и делает все возможное, чтобы эта сфера была как можно более успешной.

— Вы задали вопрос и, в сущности, сами же на него ответили, – говорит она. – Да, действительно, рейтинги государственных каналов не так высоки, как того хотелось бы нам, налогоплательщикам. Национальная ассоциация телерадиовещателей, еще более тесно работающая с региональными СМИ, проводила по этому поводу специальное социологическое исследование, которое показало, что местные независимые телеканалы зритель смотрит более охотно, чем “Хабар” или “Казахстан-1″.

— Почему?

— Потому что своя рубашка ближе к телу, и жителям Кызылорды или Караганды намного важнее то, что происходит у них на соседней улице, те нерешенные проблемы, которые касаются их непосредственно. Проблемы моего города мне много ближе, чем то, что происходит в далекой Астане. Естественно, рейтинги местных телеканалов выше. Я-то смотрю “Хабар”, как и все прочие телеканалы, – для меня это часть моей работы. Многие говорят, что “Хабар” оторван от мира, он рассказывает о тех проблемах, которые мало волнуют нас с вами. Это не совсем так. Проблематика передач на “Хабаре” вроде бы и актуальная, но у телезрителя сложилось стойкое предубеждение к гостелеканалам, как и ко всему официально-государственному. Это первое. И второе: для того, чтобы СМИ и в частности ТВ были интересными, нужна одна-единственная вещь – свобода. Вообще телеканалы – это саморазвивающийся механизм. Когда есть свобода, появляется конкуренция. Телеканалы должны бороться за зрителя, только при этом условии их программы будут становиться интереснее и качественнее. А что такое конкуренция, гостелеканалы ведать не ведают. Я вспоминаю середину 1990-х годов, когда КТК, 31-й канал, “Хабар”, “Рахат” между собой реально конкурировали. Я работала тогда в новостях на 31-м канале, и на летучках мой главный редактор Виктор Климов меня отчитывал: почему на других каналах появилась информация, которую мы прозевали? Мы делали все возможное, мы рыли землю, чтобы наши новости были лучше, чем у наших конкурентов. За это же тогда боролись и на “Хабаре”, и он в ту пору был неплохим телеканалом. И хотя его телепередачи не служили для нас образцом (примером для всех был НТВ), но мы видели, что он тоже старается быть на высоте. Потому что была конкуренция. Но тогда “Хабар” еще не стал государственным телеканалом.

 

Сытый кот мышей не ловит

— Вы очень точно сказали: “мы рыли землю, чтобы быть лучшими”. А у “Хабара” сегодня есть надобность “рыть землю”?

— То-то и оно, что нет. Ведь в те годы мы действительно боролись за внимание зрителя. Набивший оскомину лозунг “Ваша реклама – наша независимость” был тогда не пустым звуком для нас. Хотя надо понимать, что в середине 1990-х рекламный рынок, также как и медиарынок в целом, не был сформирован, как положено в цивилизованном понимании.

— А сейчас?

— А сейчас главное, чтобы материал был угоден твоему начальству; а начальству надо, чтобы материал был угоден его начальству. И, естественно, от твоего материала остаются рожки да ножки. А мы с вами прекрасно знаем, что материал интересен и значим лишь тогда, когда в нем представлены как минимум две точки зрения, угодно это начальству всех уровней или нет. Иначе мы получаем “обойное телевидение”, то есть картинки непонятно куда идущих и непонятно о чем говорящих людей, которые в силу необходимости просто заполняют экран, чтобы закамуфлировать отсутствие информации. Сами понимаете, это смотреть никому неинтересно. О какой бы глобальной проблеме мы ни говорили, в центре ее должен быть человек, его судьба, его жизненная история. Лишь материал с человеческим лицом может быть интересен. Сейчас мои коллеги на государственном ТВ словно забыли об этом. Идет много “обойного” видео и говорящих голов у безликой стены. Не надо забывать и о том, что сегодняшняя тележурналистика заточена на развлечение. Юмор захлест­нул телевидение. Да, он тоже нужен, но не в таких же объемах и не такого уровня! Возникает ощущение, что на телеэкране пропала живая осмысленная речь. В стране происходят какие-то важные события, и мне хочется услышать о них мнение наших людей. Что они об этом думают? К примеру, о списке Тажина. О том, что должен быть пул популярных блогеров. То есть он ясно дал понять, что государственные СМИ не формируют общественное мнение, что блогеры на сегодня куда популярнее многих оракулов на телеэкранах…

— И все же – почему телезритель все больше утрачивает интерес к госканалам?

— Потому что увеличивается влияние, прессинг на них со стороны государства. И не только на госканалы, но и на телеканалы независимые, частные. Есть такое понятие – госзаказ. Это еще одна игла, на которую подсаживают СМИ. В эфире появляется множество проплаченных государством программ, которые угодны властям, а не зрителям. Там уже другие правила: важно написать красивую заявку, выиграть лот, потом удачно отчитаться. Хороший или бездарный материал сделал журналист – неважно, главное – зарплата капает и для отчета сойдет. Это одна сторона медали. Вторая – наши законы. Они каким-то странным образом так пишутся, что остается все меньше и меньше воздуха для журналиста. На сегодняшний день рассматривается новый Уголовный кодекс. Говорят, он очень гуманный. В общем и целом. Но в частности он не очень гуманный для журналистов. Если вы оклеветали ту или иную личность, то…

 

Ну, журналист, погоди!..

-…будете платить штраф?

— Это в прошлом. Теперь вы будете сидеть в тюрьме. Штрафы тоже остались, но они увеличены в разы. Если раньше это было по 10 МРП, то сейчас штраф исчисляется в сотнях МРП. Кроме того, в парламенте зреет закон о защите персональных данных. Как раз на днях мажилис его одобрил и отправил в сенат. Чем это грозит ? Если у меня в кадре появляются люди, я должна побежать и у каждого взять разрешение, можно ли его включать в кадр или нельзя. Если я этого не сделаю, то любой человек, попавший в кадр, может подать на меня в суд. И будьте уверены – процесс он выиграет. Естественно, мы делаем все, чтобы подобные драконовы меры не были узаконены…

— Но вы же не сидите в парламенте. Как вы можете влиять на законотворческий процесс?

— А мы входим в рабочие группы по разработке тех или иных законопроектов. Мы не можем поменять в полной мере то, что предлагает государство, но хотя бы частично изменить – в наших силах. Пример тому – “Закон о телерадиовещании”. Когда он находился на стадии проекта, мы до хрипоты спорили со всеми его разработчиками. Нам не удалось поменять ключевые моменты, но многое подправить мы сумели. Так, нам удалось упрочить статус частных региональных телеканалов, что было крайне важно: один из министров пренебрежительно назвал их “шашлычными”, и наши поправки в закон корректно поставили министра на место, заставив всех относиться к региональным каналам с должным уважением. Понятно, что в этом законе прописан статус государственного монополиста, тут мы изменить что-либо бессильны. Но зато удалось отстоять существенные част­ности, которые стороннему человеку могут показаться мелочью. Речь идет, например, о дубляже и подстрочном переводе на ТВ. Казалось бы, это одно и то же, но лишь на первый взгляд. В принципе, мы, конечно, долж­ны делать все максимально возможное, чтобы программы на казахском языке были популярными. В проекте закона предполагалось, чтобы половина программ к 2015 году (или даже раньше) дублировалась, но это физически неосуществимо. Дубляж – очень дорогое удовольствие, это не просто перевод с русского на казахский. Надо найти актеров с соответствующими голосами, найти специализированное оборудование, специальное помещение. К тому же дубляж 50 процентов огромного контента займет уйму времени. Перевод бегущей строкой куда проще и доступнее. Кстати, это способствует и лучшему усвоению казахского языка. Таких “мелочей” в тексте законопроекта было очень много. Требовались четкие формулировки, что такое информация, репортаж. Проект закона был элементарно плохо написан, мы придали ему большую ясность. Не надо думать, что собралась там кучка неправительственных организаций и принялась качать права. Привлечь к этому делу нам удалось лучшие юридические умы, международных экспертов, редакторов региональных каналов, представителей министерств, депутатов парламента. И хотя закон далек от совершенства, но, видит Бог, мы сделали все, что могли. Потом, правда, ситуация была смешная: закон приняли без обсуждения в нижней палате парламента, на то была проявлена твердая воля. Всего лишь два заседания в сенате – и мы имеем то, что имеем, порой хватаясь за голову.

— Но закон не костоломный для телевидения?

— В нем очевидно стремление государства влиять на электронные СМИ. Это, кстати, тоже ответ на ваш вопрос, почему государственное телевидение такое неинтересное и скучное. Вообще, самым демократичным законом о СМИ был тот, который приняли на излете советской власти, – благодаря ему и родилась вся независимая печать на пространстве СНГ. Именно тогда и появились первые независимые каналы в Алматы, а затем и в регионах. И стало это возможным благодаря тому, что в том законе было записано: средства массовой информации свободны и неподцензурны. А дальше пошло завинчивание гаек. Стали приниматься различные изменения, поправки, и в 1999-м появился тот закон, по которому мы, собственно, и живем сейчас. В 2009-м в него были внесены декоративные поправки в рамках обязательств Казахстана перед ОБСЕ.

 

Был бы человек, статья найдется

— А может быть, все дело как раз в том, что исчезла цензура, а у нас с вами все же есть темы, запретные для СМИ, за этим надо тоже как-то следить? И закон вынужден брать на себя функции цензуры…

— Да, это есть.

— Но как прикажете к этому относиться? Мы все-таки живем в демо­кратическом государстве… Может быть, то, что появился такой жесткий закон, неизбежно?

— И не один этот закон. У нас много законов, по которым мы живем и которые ограничивают нашу свободу. В каждом законе, где есть две-три статьи, посвященные нам с вами, непременно появляются ограничения. Уголовный кодекс ограничивает права журналиста, убивая такой жанр, как журналист­ское расследование: мы обязаны обнародовать все свои источники, а это ставит крест на журналистском расследовании. Или возьмите проект закона о борьбе с терроризмом – он тоже на нас плохо действует, поскольку почти любой наш критический материал можно рассматривать как попытку де­стабилизировать обстановку. Или законопроект о защите детей от вредной информации, под который подпадает даже мультик “Ну, погоди!”: Волк распивает спиртные напитки, курит, он хам и обижает Зайца – ребенку такое показывать нельзя. Сюда можно и журналистов подверстать.

— Вообще-то в таком разе на журналиста можно навесить многое. Был бы человек, статья найдется…

— Совершенно верно. Один видный зарубежный юрист в ответ на такие вот рассуждения сказал: но ведь должен быть кодекс журналиста, который бы его защищал. На что в ответ мы возопили: не дай Бог и не приведи! Мы категорически против кодекса журналиста, который исходил бы от власти, он опять же для нас опасен. Поскольку на любом судебном процессе он будет работать против нас. Такой кодекс должен исходить только от нас самих, от журналистов, мы сами должны разработать механизмы нашей защиты…

Как достучаться до небес

— Но вернемся к теме нашей беседы – к государственным телеканалам. На ваш взгляд, можно ли там что-то изменить? Госзаказ вроде бы благо для ТВ, но он губит креативное начало на телевидении…

— Он побуждает к паразитизму. Что тут можно сделать? Только одно: дать свободу ТВ. Лишь свобода и правильные рыночные отношения будут способствовать его возрождению. Нужна конкуренция, а ею здесь и не пахнет, поскольку гостелеканал находится в привилегированном положении. Быть может, первостепенная задача этих телеканалов – доводить информацию властных структур до населения, здесь есть позитивный опыт британского ВВС. Имело бы смысл внимательно изучить его опыт. По примеру ВВС нам был бы нужен парламентский канал. Вот мы хотели посмотреть по ТВ, как идет обсуждение законопроекта о телерадиовещании в сенате, но сенат закрыт для ТВ.

— Сейчас вы, в сущности, говорите про общественное телевидение…

— О-о-о… Не будем об этом. Надо смотреть правде в глаза: появление общественного телевидения в наших условиях абсолютно нереально. Оно могло бы стать личным подарком президента, если бы он захотел, чтобы оно появилось.

— Предположим, он проявит такую инициативу. Но вы же сами прекрасно понимаете, что будет дальше…

— Нетрудно догадаться, что на базе того же “Хабара” создадут новую структуру, учредителем которой будет неправительственная организация. Позовут зарубежных представителей, побешбармачат, всех очаруют, всем пустят пыль в глаза, все свои подписи поставят и разъедутся. И мы получим все тот же второй “Хабар”, в том же виде, в каком он и существует. А на бумаге будет записано: “Общественный телеканал”. Все довольны, и в воздух чепчики летят.

— Но я не вижу света в конце тоннеля…

— И я не вижу, но знаю: будет хуже. Вот примут новый Уголовный кодекс, еще ряд законов…

— То есть цензура в принципе не нужна?

— Судя по нашим законам, она в еще более жесткой форме уже существует… Раздаются голоса, что надо повышать наш профессионализм, воспитывать креативных людей. Да все это у нас есть. И профессионалы высокой пробы, и творчески мыслящие люди. Но они эмигрируют: либо уходят в другие профессии, либо уезжают в другую страну, либо уходят во внутреннюю эмиграцию. Знаю многих великолепных журналистов, которые могли бы делать блестящие материалы, но они выдают на-гора только то, что требует от них начальство. Все! Больше ничего не надо. Я и сама была журналистом-телевизионщиком, очень любила свою профессию, испытывая внутренний драйв, даже когда меня били по башке начальники. А потом наступил момент, когда одну персону трогать нельзя, другая персона вне критики, третья вошла в касту неподсудных. Пишу, бывало, материал, а сама думаю: как бы мне не тронуть одного, другого, третьего. Меня уже не ругали за то, что я сделала материал беззубым – напротив, начальство было довольно. Я вдруг почувствовала, что творчество на ТВ девальвирует. И ушла с телеканала в околожурналистскую сферу, стараясь вопреки всему быть полезной журналистике. А сидеть сложа руки – не по мне. На все смотрю с чувством здорового скептицизма и глубоко убеждена: надо пытаться изменить ситуацию в нашей сфере к лучшему. По крайней мере, свое недовольство существующим положением вещей и свои конструктивные предложения, что и как надо изменить, мы стараемся донести и до министерства, и до парламента, и до президента.

 

Адольф Арцишевский

Источник: Central Asia Monitor