Тамара Калеева: Почему тайна частной жизни оценивается гораздо выше, чем сама жизнь?

Первая законодательная инициатива Международного фонда защиты свободы слова «Адил соз» касалась декриминализации клеветы и оскорбления. Было это в 2002 году. Непосредственным предлогом,  рассказывает президент «Адил соз» Тамара Калеева, был тогда суд над журналистом Сергеем Козловым, которого большой чиновник Мухтар Аблязов обвинил в клевете. Журналиста, к счастью, оправдали, но проблема осталась. Со временем выявились и другие. Наша собеседница считает, что в новой редакции проекта Уголовного кодекса РК нарушен баланс прав человека.

– Тамара Мисхадовна, у нас с вами есть, можно сказать, два информационных повода для беседы. Во-первых, вы недавно вернулись из Варшавы, где участвовали в семинаре ОБСЕ по вопросам законодательного обеспечения свободы слова. Во-вторых,  в Алматы сегодня завершает свою работу четвертый Центральноазиатский Форум  по развитию Интернет-сферы в Центральной Азии, значительная часть которого также  посвящена проблемам свободы слова и его законодательному регулированию.

–  Да, я действительно была на мероприятии в столице Польши. Оно  было проведено совместно с украинским  председательством в ОБСЕ, Бюро Представителя ОБСЕ по вопросам СМИ и Бюро по демократии и правам человека (БДИПЧ). Участвовали представители всех 57 государств-участников, международные эксперты и, конечно же, представители гражданского общества. В этом году семинар был посвящен обсуждению законодательства в области СМИ на пространстве ОБСЕ, ключевыми вопросами были декриминализация клеветы, свобода слова в интернете, доступ к информации.

– Что касается Казахстана, то нынешняя работа над проектом новой редакции Уголовного кодекса, наверное, прекрасная возможность привести правовую ответственность за злоупотребления свободой слова в соответствие с международными принципами.

– Конечно, и мы очень воодушевились. Организовали коалицию НПО, сообща разработали свои предложения в проект Уголовного кодекса, отправили их в Генеральную прокуратуру, как положено.  И получили, что называется, полный отлуп.

– Аргументы официальных разработчиков оказались убедительнее ваших?

— Да если бы так…  Прочитав ответ за обобщенной подписью «Межведомственная рабочая группа по разработке проекта Уголовного кодекса Республики Казахстан (новая редакция)», я поначалу бушевала, бегала по офису и вопила, что журналистов пугают тюрьмой те, кто боится разоблачения, что этот проект в интересах коррупционеров, а не общества. Сгоряча даже пару интервью  дала в таком ключе.  Потом остыла и поняла, что не права.

Просто, видимо, дело в том, что документ большой, почти пятьсот статей, а регламентация свободы слова занимает в нем крохотную часть, для правоведов-криминалистов не самую важную. К той же клевете они подходят с общими принципами. Раз концептуально решено «с целью сокращения тюремного населения» сделать штраф альтернативой лишению свободы, то этот принцип применен и к 129-й статье «Клевета».

Но журналистов волнует не теория, а практика. Практика же такова, что за все годы действия нынешнего Уголовного кодекса, то есть почти за 15 лет  по обвинению в клевете за решеткой побывало менее десяти  человек, так что на количестве тюремного населения новация никак не скажется.

А обязательно она скажется, и весьма негативно, на качестве нашей журналистики. Потому что до сих пор журналист, имеющий мужество публиковать расследования, ходил под дамокловым мечом трехлетнего лишения свободы, а теперь его пугают еще и абсолютно неподъемным штрафом в три тысячи МРП — несколько миллионов тенге.

— Одним из доводов в пользу уголовной ответственности за клевету и ужесточения наказания  разработчики называют защиту чести и достоинства граждан…

– Да, я могу даже  процитировать их ответ: «Оставление регулирования данного вопроса только в рамках гражданского законодательства, на наш взгляд, не станет сдерживающим фактором для лиц, в чьи намерения входит распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию», …«По нашему мнению, декриминализация клеветы и оскорбления не будет способствовать свободе выражения мнений, а приведет к росту злонамеренных посягательств на честь и достоинство граждан, что не согласуется с положением Международного пакта о гражданских и политических правах об уважении прав и репутации других лиц при реализации права на свободное выражение своего мнения».

Что сказать?  Никаких обоснований того, что декриминализация клеветы и оскорбления приведет к росту злонамеренных посягательств на честь и достоинство граждан, у уважаемых членов межведомственной рабочей группы нет и быть не может, потому что статистика уголовных дел по клевете официально не ведется. Наш фонд сам собирает и исследует дела этой категории, и выводы у нас совсем иные. Мы считаем, что ни в одном из обвинительных приговоров умысел на клевету не доказан, более того, его не было изначально. Если такие «злоумышленники» и существуют,  они действуют опосредованно, предоставляя журналисту подтасованные документы.

Свобода слова — сфера в целом очень специфическая, и я прихожу к скорбному выводу, что наши правоведы ее знают очень слабо,  просто не удосуживаются вникнуть.  Именно поэтому, например, ссылка Межведомственной рабочей группы, отстаивающей уголовное наказание за клевету,  на  Международный пакт о гражданских и политических правах является необоснованной. Статья 19 Пакта, провозглашая право каждого человека на свободное выражение своего мнения, оговаривает «некоторые ограничения» этой свободы, но, разумеется, ни в коем случае не в форме уголовного преследования за клевету.

Международный Центр  свободы слова «Артикль 19», взявший, кстати, свое название по статье 19 Международного пакта о гражданских и политических правах, по этому поводу пишет: «Уголовное наказание за клевету и оскорбление оказывает охлаждающий эффект на право свободы слова: Европейский суд по правам человека  подчеркивал, что один только тот факт, что санкция носит уголовный характер, сам по себе производит несоразмерный охлаждающий эффект.  Считается, что даже условный приговор имеет долгосрочное влияние на деятельность журналистов. Аналогичное положение поддержал Специальный докладчик ООН по свободе выражения мнения,   который рекомендовал отменить «уголовную ответственность за клевету и заменить ее гражданской ответственностью».

— Ваши оппоненты считают также, что «неверным является сопоставление свободы слова как в контексте выражения своего мнения человеком, так и в контексте свободы средств массовой информации, с таким общественно опасным деянием, как умышленное распространение заведомо ложных сведений, наносящих вред репутации другого человека».  Что на это скажете?

— Свободу слова нельзя сопоставлять ни с каким деянием, это не действие, а  неотъемлемое право человека и гражданина, закрепленное в нашей Конституции. Согласно резолюции Генеральной Ассамблеи ООН  № 59(I),  «Свобода информации является фундаментальным правом человека и критерием всех остальных свобод». А процитированное вами утверждение, считаю, неоспоримо доказывает, что в проекте Кодекса очевиден дисбаланс в защите гражданских прав.

Кстати,  такой термин, как клевета, в европейском праве вообще отсутствует. Там есть понятие диффамация — распространение недостоверных сведений. Отнесение умышленной диффамации к уголовно наказуемым деяниям при том, что это дела частного обвинения, ставит под вопрос саму возможность объективного судебного следствия. Разделение правовой ответственности за диффамацию на уголовную и гражданскую вынуждает уголовное судебное следствие заниматься гражданскими правоотношениями, то есть прежде, чем выяснить наличие заведомости, определить достоверность распространенных сведений, что является прерогативой гражданского судопроизводства. А ведь существующий в сфере гражданской судебной ответственности  спектр восстановления нарушенной в результате диффамации репутации достаточно широк и эффективен – право на ответ, право на опровержение, компенсация морального вреда.

Не забудем и об общественном резонансе –  приговор за диффамацию к различным формам и размерам ограничения свободы сразу же в общественном мнении делает осужденного журналиста жертвой репрессий. Поскольку в подавляющем большинстве случаев уголовного преследования за диффамацию истцами выступают должностные лица различных рангов и бизнесмены, любой образ журналиста-жертвы рикошетом формирует обобщенный негативный образ обвинителей.

Более того, уголовные статьи, направленные на защиту личных неимущественных прав, исходя из санкций, не обеспечивают и не могут способствовать их восстановлению, так как направлены на заглаживание вреда государству и обществу. Таким способом восстановления нарушенного материального и нематериального права является подача гражданского иска в составе уголовного дела. Так почему не сосредоточить все споры по диффамации в гражданском праве?

— Однако в большинстве стран – членов ОБСЕ уголовная ответственность за диффамацию сохраняется, хотя эта организация однозначно выступает за декриминализацию клеветы.

— Это утверждение активно используют противники декриминализации. В действительности ситуация не так однозначна. Нам, например, часто сообщают, что даже во Франции есть уголовная ответственность за клевету и оскорбление. Но, как я уже сказала в начале,  не так давно я участвовала в семинаре ОБСЕ по вопросам законодательного обеспечения свободы слова, и представитель Франции на мой вопрос ответила: «Да нет у нас уголовной ответственности за клевету в целом. В уголовном порядке наказываются только высказывания ксенофобского характера, если налицо унижение по национальному, религиозному признаку, если унижают социально уязвимые группы».

В других странах уголовная ответственность за клевету не применяется десятилетиями, о чем у нас почему-то умалчивают. Законодательства демократических государств и Европейский суд предусматривают право на ошибку, оправдывают при добросовестных заблуждениях, то есть если журналист действовал в интересах общества, о чем наши законодатели и слышать не хотят.  Кроме того, тут важна тенденция, а она такова, что число стран, декриминализовавших клевету, неуклонно растет.

Законодательные гарантии права на свободу слова – добрая воля государства, которое идет по пути строительства демократии. Такую волю Казахстан продемонстрировал, приняв еще в 2008 году государственную программу «Путь в Европу», в которой одной из целей названо совершенствование законодательства о средствах массовой информации, включая вопросы диффамации. Политическую волю государства предельно четко сформулировал Президент, сказав в апреле 2011 года: «Мы прислушиваемся к голосу нашего растущего гражданского общества по поводу ускорения перемен в культуре соблюдения прав и свобод. Мы, например, делаем клевету фактом не уголовной, а гражданской ответственности, чтобы способствовать свободе выражения мнений и привести ситуацию у нас в соответствие с лучшей международной практикой».

В октябре 2011 года постановлением правительства утвержден План мероприятий Правительства Республики Казахстан по реализации рекомендаций государств-членов Организации Объединенных Наций в рамках Универсального периодического обзора по правам человека на 2011-2014 годы. Пункт 32 этого Плана гласит: «Рассмотрение на МВК вопроса по переводу уголовной ответственности за клевету в гражданскую плоскость».

Очень хотелось бы спросить у конкретных разработчиков проекта Уголовного кодекса, знакомились ли они с этими документами, прежде чем предлагать ужесточение наказаний за диффамацию?  Почему тайну частной жизни  они оценивают гораздо выше, чем саму жизнь — проникновение в личные и семейные секреты грозит 5-летним заключением, а убийство при  определенных обстоятельствах предлагается карать тремя годами неволи.

Мы предлагаем исключить из статьи 146 проекта Уголовного кодекса ответственность за распространение в СМИ сведений о частной жизни лица. Журналист ведь не всегда знает и может узнать, как они получены, с ведома самого «частного лица» или нет, особенно если это так называемый компромат.  Межведомственная группа опять с нами не согласна, пишет: «редакция части второй рассматриваемой статьи однозначно исключает уголовную ответственность лиц, только распространивших соответствующие сведения, если они не знали о незаконности их происхождения». Из чего следует такой вывод? Неужели из того, что распространение сведений равно, как говорится в самой статье, незаконному их собиранию?

– Насколько я знаю, вы обращались со своими предложениями к международным экспертам. Они вас поддержали?

– Не во всем. За предложения исключить дифференциацию уголовной ответственности за посягательство на личные неимущественные права по признаку должностного положения нас раскритиковали и справа, и слева.  Мы предлагаем  изменить статьи 381, 384 проекта нашего Уголовного  кодекса  и исключить статьи 382, 419. Уважаемые члены Межведомственной рабочей группы не стали утверждать, что принцип «все равны перед законом и судом» не имеет отношения к должностным лицам, не оспаривали, что честь и достоинство – личные, а не должностные права. Они просто напомнили, что статьи, особо защищающие честь и достоинство чиновников, размещены не в главе о простых смертных, то есть в «Преступлениях против личности», а в особо важной, государственной – «Уголовные правонарушения против порядка управления».

– Солидно звучит.

– Но не убеждает. Получается, что если для каждой категории чиновников издать свой закон, да еще и поместить его в соответствующую главу Уголовного кодекса, защищающую установленный порядок управления или отправления правосудия, то это вроде бы уже защита не личных неимущественных прав, а институтов государства. Естественно, что при таком раскладе уголовное преследование осуществляет государство.

Сейчас отдельными статьями защищены депутаты, судьи, прокуроры и так далее. Много, но далеко не все серьезные должности и звания. Нет «своей» статьи у министров, директоров, ректоров, лидеров лидирующих партий, а чем они хуже того же судебного исполнителя и судебного пристава, достоинство которого защищаются особой статьей от имени государства? При этом и в действующем кодексе, и в проекте есть статья «Оскорбление представителя власти».  Мы считаем, что эта статья должна защищать должностных лиц и представителей государственной власти всех рангов без исключения.

Естественно, мы, как все нормальные люди, тоже против посягательств на «нормальную деятельность представителя власти по выполнению возложенных на него наиболее важных государственных функций» и потому предлагаем эту статью расширить, назвав «Оскорбление и иное посягательство на честь, и достоинство представителя власти или должностное лицо в связи с исполнением им служебных обязанностей». Тем самым будет защищена нормальная деятельность и депутата, и судьи, и всех других чиновников. Ведь составы некоторых преступлений в тексте проекта Уголовного кодекса сформулированы максимально широко — любое посягательство на честь и достоинство. Согласитесь, возводить в ранг государственных ценностей честь и достоинство чиновника, пострадавшего в быту, –  это уже перебор, этак завтра всех строптивых жен и друзей перечисленных госслужащих можно будет пересажать. Тем не менее, эксперты международной организации «Артикль 19» сочли, что и в таком варианте статья 384 противоречит принципу равенства всех перед законом и судом.

А самая «щепетильная» статья, попытка реформирования которой пугает людей государственных и за сохранение которой, наряду со статьей 384, нас жестко критикуют европейские эксперты – статья 381 проекта «Посягательство на честь и достоинство Президента Республики Казахстан и воспрепятствование его деятельности». Конечно, издалека, руководствуясь лишь чистыми принципами, трудно понять, почему в стране, равняющейся на международные правовые стандарты, сохраняются «персональные» статьи в отношении Президента. Но мы – граждане Казахстана, и в полной мере осознаем особую роль и значение первого лица государства. Мы всего лишь предлагаем более оптимальную с позиции норм права и логики формулировку – убрать упоминание личных неимущественных прав, каковыми по всем канонам являются честь и достоинство, а оставить самую суть – «Воздействие в какой бы то ни было форме на Президента Республики Казахстан или его близких родственников с целью воспрепятствовать исполнению им своих обязанностей», сохранив в полном объеме предлагаемое за эти деяния наказание. «Посягательство», содержащееся в первых двух пунктах этой статьи, полностью поглощается «воздействием», стало быть, это избыточная и потому ненужная детализация.

– Надеетесь убедить разработчиков в своей правоте?

–  Ох… Нам не хватает публичных платформ для обсуждения. На том же семинаре по медийному законодательству в Варшаве я спросила у представителя нашей Генеральной прокуратуры, когда же начнется публичное обсуждение проекта и почему он не опубликован на сайте Генпрокуратуры, которая является официальным разработчиком новой редакции? Ответ могу процитировать дословно, получила его в виде SMS: «Неоднократно проводились круглые столы, международные конференции по обсуждению проекта УК, также 17.05.13 года запланировано проведение под эгидой Мажилиса международной научной конференции по проекту УК. Кроме того, на интернет-портале zakon.kz размещен проект УК, куда пишут комментарии».

Про конференцию под эгидой Мажилиса я так ничего и не выяснила, кажется, что-то проводилось в Костанае. Портал Zakon.kz существует независимо от Генпрокуратуры, и на нем размещен проект еще январский. Неужели с тех пор он никак не изменялся? Я понимаю, что «медийных» статей в этом глобальном документе 0,002 процента, но это если количественно. А если по сути, то ведь в них заинтересовано все общество. К слову, в проекте КоАП «медийных статей» не больше, чем в проекте УК,  однако наших специалистов включили в рабочую группу Минюста и приглашают на все рабочие заседания. А по нормам опубликованного проекта Уголовного кодекса  вопросов, помимо названных, очень много, и по регулированию Интернета, и по разжиганию социальной и прочей розни. Надо обсуждать. Новый кодекс должен быть оптимальным не одно десятилетие.

Торгын НУРСЕИТОВА