В гостях «Информбюро» Арманжан Байтасов, человек, имя которого вошло в список Forbes. При этом он начинал работать в 1992 году обычным журналистом.
— Арманжан, мы находимся в легендарной студии «Информбюро». Какие чувства в связи с этим вы испытываете?
— Чуть-чуть так сердце ёкнуло, когда переступал порог. Заезжал в офис старый, привычный, где очень много лет отработал. Самые лучшие впечатления, самые лучшие воспоминания волной нахлынули. Хорошее место, хорошие времена…
— Когда-то в одном из интервью вы сказали, что в 1992 году вы начали создавать свой первый проект
— «31 канал», да, я открыл в 1992 году. 23 года прошло.
Визитка гостя
Арманжан Мерекеевич Байтасов – известный казахстанский бизнесмен.
Один из основателей независимых казахстанских СМИ,
основатель ТРК «31 канал»,
издатель ведущего делового издания Forbes Kazakhstan,
президент медиа-холдинга «Тан»,
руководитель компании United Media Group,
профессиональный тележурналист.
Основной вид деятельности Арманжана Байтасова медиа-сфера,
он владелец телевизионных каналов «Тан», MuzZone, НБТ (Бишкек),
ряда печатных изданий
и телекоммуникационной компании Icon.
Родился 10 января 1970 года в Алма-Ате.
Карьеру начал в 1990 году на КазТВ.
В 1992 году, когда ему было 22 года, основал ТРК «31 канал»,
В 1994 году запустил «Радио 31».
В 2000 году начал издавать газету «Мегаполис».
В 2002 году приобрёл алматинский телеканал «Тан».
В 2006 году открыл новый музыкальный телеканал MuzZone.
В феврале 2008 года Байтасов продал свою долю в ТРК «31 канал» компании «СТС Медиа» за $65 млн.
Эта сделка была признана самой крупной в истории медийного бизнеса Казахстана.
В сентябре 2011 года Арманжан Байтасов основал компанию United Media Group, которая получила лицензию на издание казахстанской версии журнала Forbes,
и стал первым главным редактором журнала.
(По материалам Википедии)
Успех — это когда тебе хорошо
— Скажите, вот весь этот путь, который вы прошли, возможно ли сейчас кому-либо пройти его так же, как и вы, начиная, с того же, с чего вы начинали. Практически с нуля. И достичь примерно того же, чего достигли вы на сегодня?
— Я думаю, никаких проблем нет. И более того, я считаю, сегодня время даёт даже больше возможностей для успеха в любом начинании. Если, например, молодой человек захочет открыть свой бизнес, начать какое-то своё дело, у него сейчас возможностей для этого, уж, по крайней мере, не меньше, чем у нас было в начале девяностых годов.
— И когда вы начинали, вряд ли предполагали, что будете заниматься бизнесом в таком масштабном формате…
— Когда я поступал на журфак, а это было в 1987 году, я себе и представить не мог, что это когда-нибудь приведёт меня к созданию какой-то своей телекомпании, не мог представить, что Советский Союз разрушится. Я много чего не мог себе представить, когда только-только начинал заниматься журналистикой. Время внесло свои коррективы, и просто нужно было как-то адаптироваться к той ситуацию, которая получалась на тот момент.
— У меня была такая мысль, назвать сегодняшнее интервью «Код успеха медиамагната Арманжана Байтасова». Как вам название?
— Код успеха… Как журналист, как редактор я скажу: звучит хорошо. Тем более сейчас время такое, когда 50% успеха любого материала кроется в заголовке. Но если вы от меня хотите услышать какой-то мой, специфический «код успеха» или какую-то формулу, наверное, вас ждет разочарование, и зрителей тоже.. Потому что конкретные «коды» какого-то успеха или формулы успеха к сожалению, не существуют в реальности. Весь путь достаточно был тернист, сложен, и в одну какую-то формулировку вместить его невозможно.
— Для вас успех – это что?
— Успех, наверно, в первую очередь, – это гармония, удовлетворение от того, что ты делаешь. Должно быть некое состояние гармонии со своей деятельностью.
В первую очередь тебе должно быть приятно то, что ты делаешь. Ты должен получать удовольствие от работы, твоя работа должна приносить тебе и моральное наслаждение, и определённые материальные блага. Если у тебя всё совпадает, то хорошо. Успех – это когда тебе хорошо, ты работаешь в коллективе, который тебе интересен, в окружении тех людей, с которыми тебе действительно интересно и увлекательно работать. Это, я считаю, успех. То есть успех, он как бы состоит из очень многих таких составляющих.
Двойные стандарты существуют
— Во времена СССР отечественное телевидение игнорировали, не то чтобы совсем игнорировали, а, скорее всего, не верили тому, что показывают. Подсчитано, что около 40 миллионов советских людей слушали «Голос Америки». Не потому что там были какие-то суперпрограммы, а потому что там говорили правду, хотя бы более или менее, о том, что происходит в стране. Как вы считаете, на сегодняшний день насколько у нас в стране правдивы средства массовой информации?
— София, очень интересный поворот темы… Дело в том, что когда я начал всерьёз заниматься журналистикой, так получилось, что это был 1985 год, и как раз провозгласили перестройку. И уже в тот момент мы стали понимать, что со страной происходит что-то не то, существуют двойные стандарты, когда по программе «Время» говорилось об одном, а в жизни мы видели совершенно другое. И я не совсем согласен с этой цифрой насчет «Голоса Америки», что именно 40 миллионов, это очень сложно на самом деле подсчитать. Потому что в Советском Союзе тогда ведь не было медиаизмерения в цифрах, и цифры, думаю, спорны, вряд ли было 40 миллионов человек слушателей. Но то, что очень многие слушали «зарубежные голоса», так это потому, что в любом случае любой человек хочет правды. Он хочет адекватно воспринимать ситуацию в любом случае. Поэтому все эти «голоса Америки», скорее всего, заменяли разговоры на кухне, потому что их информация резко отличалась от того, что происходило на экранах телевизоров. К сожалению, сегодня масс-медиа казахстанские, я не говорю все, но многие, занимают такую позицию, что как бы приукрашивают ту действительность, которая есть. Или же они не показывают в должной мере того, что происходит в жизни. Поэтому сегодня правдивость ушла не на кухни, а она уходит, скажем так, на «Фейсбук» и в другие соцсети. И люди, так или иначе, и на кухнях по-прежнему тоже шёпотом, а кто-то полушёпотом, продолжают обсуждать насущные проблемы, которые существуют в нашем обществе.
Не скажу, что это так уж плохо. Сегодня хоть есть соцсети, в которых есть определённый уровень доверия между людьми. Они общаются в соцсетях или там другими методами. Но то, что определённые двойные стандарты существуют и на сегодняшний день, это отрицать бессмысленно.
– Значит ли это, что со времен Советского Союза на телевидении нашей независимой уже страны не произошли те изменения, которые привлекли бы внимание зрителей к экранам телевизоров?
— Что значит, привлекли или не привлекли? Если смотреть на телевидение как на индустрию развлечения, то я считаю, что телевидение, конечно, стало более ярким, более красочным по сравнению с тем, что было в 70-80-е годы. Это факт. И в этом смысле всё нормально, всё хорошо. Если же мы говорим про информационное телевидение – про публицистику, то тут тоже нужно признать тот факт, что народ стала меньше интересовать серьёзная журналистика, серьёзная публицистика. Что касается новостей, то они всегда будут популярны, потому что люди хотят знать информацию, она любому человеку нужна. Информационные программы, как правило, пользуются достаточно высокими рейтингами. Если они более-менее профессионально сделаны хорошо и говорят о чём-то интересном, то они будут пользоваться спросом. Поэтому народ продолжает смотреть информационные программы. Другой вопрос – доверие. Верят или нет – это как бы уже немного другая тема.
– Насчёт развлекательного формата на телевидении, более чем 90%, наверное, развлекательных программ сейчас. А на чём основаны ваши выводы, что людей не интересует или не совсем интересует серьёзная тематика, серьёзная журналистика? При этом вы говорите, хорошо хоть есть соцсети, правдивость ушла на «Фейсбук», где люди доверяют друг другу, общаются, то есть в этом есть подтверждение того, что люди ищут правдивую информацию.
— Вы, София, сами скажите мне, вот есть интересная публицистическая программа на казахском телевидении, которую вы бы смотрели? Вот вы много и давно занимаетесь журналистикой. Информационные программы мы все знаем, на всех каналах, а хоть одну такую интересную публицистическую программу, которую вы бы с удовольствием смотрели, назовите?
— А их оплачивают?
— Я просто вам задаю вопрос, давайте сейчас не про то, кто что оплачивает, как бы не про деньги, а просто про то, что вам нравится, я просто сейчас вообще про другое.
— А между прочим, я и сама перед интервью такой же вопрос вам заготовила: какую последний раз программу (не на вашем телеканале «Тан», конечно) вы смотрели, Арманжан, и как называлась эта программа?
— Я смотрю на самом деле очень много программ. А последнюю программу смотрел «Пусть говорят» на «Первом канале». На казахстанских каналах, нет, ничего такого не смотрел.
— Я со своей стороны могу сказать, что на сайте Forbes я смотрю периодически Qazaq-news, и мне нравится подача материала. Это не лесть, это факт, что я смотрю в Интернете телевизионную программу.
— Я тоже должен признаться, что я эту программу «Пусть говорят» посмотрел в повторе в Интернете.
— То есть мы ушли как-то от телевидения, мы не очень-то его смотрим.
— Да, собственно, здесь не такая большая проблема, дело в том, что это же всё средства доставки.
— Будь то Интернет или спутник, или там кабель, – это всё средства доставки. Контент всё равно делает кто-то. Поэтому телевидение никуда не денется, просто оно по средствам доставки уйдет как-то в другую сторону. Наверное, изменятся и способы монетизации через какое-то время. И мы уже сейчас видим, что рекламы всё меньше на телевидении, и всё больше уходит на другие ресурсы-носители. Но само создание контента – оно сохранится, профессиональное создание контента. И поэтому телекомпании и студии, они в любом случае сохранятся и будут работать, потому что людям это нужно.
Госдотации на СМИ равны обороту всего рекламного рынка
— В Казахстане рынок рекламы оценивается в 350-400 миллионов долларов в год. Верная цифра? Я вычитала её в Интернете.
— Вы в Интернете вычитали, и удивительно то, что называют эту цифру в долларах. Сейчас, вы же понимаете, ситуация совсем другая, поделите её на два – после девальвации, и то примерная получится цифра. Может, не совсем верно на два, но какой-то нужно понижающий сделать коэффициент, потому что оплата-то, в любом случае, внутри Казахстана осуществляется в тенге.
– В тенге, конечно. Это я к тому, что, если есть какие-то телевизионные программы, даже пусть они выходят в Интернете, это всё равно затраты. Естественно, они покрываются за счёт привлечения рекламы, или я неправа?
– Вот вы сейчас назвали цифру 350-400 миллионов долларов. Это вся реклама в Казахстане, не только телевизионная, потому что телевизионная реклама, она, если в долларах говорить, а я говорю – про додевальвационную ситуацию, и в долларах говорю, так как это более понятно.
Так вот, телевизионная реклама не достигала и 200 миллионов, это было порядка 180 миллионов в год. Теперь те деньги, которые тратит на поддержку СМИ государство, составляют где-то 250-300 миллионов ежегодно. 250 миллионов, будем говорить. Понимаете, у нас в стране так получилось, что государственные дотации на СМИ равны, в принципе, всему рекламному рынку, который существует.
— Я не бизнесмен, я журналист, и у меня есть вопрос про дотации на содержание средств массовой информации: а какие конкретно каналы содержат на государственные деньги?
– Конечно, у нас есть государственные СМИ, которые содержатся за счёт наших с вами денег, за счёт денег налогоплательщиков. Это телеканал «Вести.кз», телеканал «Казахстан», «Хабар», «24kz», «Казахстанская Правда», «Егемен Казахстан», ещё много разных изданий, а также есть гранты, которые выделяются для частных СМИ. Они выделяются через Министерство информации, но оно сейчас по-другому называется – Министерство информационного развития, по-моему. И распределяются эти деньги среди частных СМИ небольшими лотами. Есть разные газеты, разные сайты, в принципе, это достаточно публичная, открытая информация.
– Очень много компаний, которые производят телевизионный продукт, борются за так называемые госзаказы.
– Вот про госзаказы я и говорю. Они распределяются среди частных компаний тоже, и эти частные компании тоже борются за госзаказ.
– И вот здесь у меня возникает такой вопрос, который связан более с информационной составляющей. То есть государство содержит каналы и также проводит государственную политику через эти же каналы, оплачивая это дополнительно. Как бы вдвойне получается оплата: и дотации на содержание и плюс на производство – отдельно для тех же каналов.
– Дополнительно другим ещё СМИ из бюджета.
– Насколько это правильно в политическом плане, как вы думаете?
– Я считаю, что в этом ничего страшного нет. Это, в принципе, нормально. Особенно когда касается такой темы, как поддержка и развитие казахского языка, считаю, что это правильный подход, когда поддерживались программы на казахском языке. Это всё нормально. Просто нужно понимать, кого поддерживать, когда поддерживать, и насколько это эффективно. Хотя система оценки, вот эти критерии, конечно, чуть-чуть вызывают сомнения.
– Вы как владелец нескольких медийных проектов поясните, как решаете некий очень щекотливый и очень сложный вопрос. Например, если есть у вас рекламодатели, которые платят хорошие деньги. И в определенный момент журналист делает какой-то материал, и вдруг звонят вам или главному редактору и просят удалить этот материал, то есть убрать из эфира. Какое решение принимает владелец масс-медиа в таких ситуациях?
— Владелец, если он получает деньги от рекламодателей и с рекламодателями в каких-то хороших деловых отношениях, зачастую идёт навстречу рекламодателю. Я скажу, это в 80% случаев. Так же, как пойдёт навстречу тому, кто даёт госзаказ, так как получает от госзаказа деньги. Здесь ничего удивительного нет, потому что если государство платит или рекламодатель платит так или иначе, тогда любой главред или владелец масс-медиа будет принимать решения в пользу тех, кто им платит. Потому что в ином случае ему завтра нечем будет платить журналистам.
– Нечем платить журналистам – это одна сторона проблемы. Ведь есть ещё и другая: насколько в этом случае ущемляется или поощряется свобода слова? Есть ли она у нас в СМИ вообще, как вы считаете?
– Здесь у вас два вопроса. Что касается свободы слова, если это рыночные взаимоотношения, то ни один рекламодатель не сможет оплачивать рекламу во всех СМИ Казахстана, чтобы управлять ими всеми. Это просто неразумно. В конце концов, он скажет: да ладно печатайте, пишите, мне это выйдет дешевле, делайте что хотите. И поэтому здесь свобода слова в этих рыночных отношениях, когда идёт разговор предпринимателей и масс-медиа, то это уже на совести и предпринимателей, и владельцев масс-медиа, и того же главного редактора. Но запретом на публикацию того или иного материала в подконтрольных СМИ ни один предприниматель, ни одна пиар-служба крупного бизнесмена не снимет затрагиваемой журналистами проблемы, если она действительно существует. Другой вопрос — это что касается государства. У государства денег гораздо больше, чем у любого предпринимателя.
влияния через финансы, через деньги может повлиять и каким-то другим методом. И здесь ситуация гораздо хуже, когда государство начинает вмешиваться в редакционную политику. Надо сказать, государство у нас не так часто делает это, и в принципе, все масс-медиа всё знают, всё понимают, что можно, а чего нельзя в Казахстане Это называется «внутренний цензор», который, образно говоря, сидит в каждом из профессионалов, связанных с деятельностью СМИ. И во мне, и в вас также.
– Можно ли сейчас назвать основные правила, которых придерживается этот внутренний цензор, что круглосуточно сидит в любом главном редакторе. Вы, наверное, знаете, как никто другой, эти основные правила, так как 25 лет работаете на рынке во главе медийных проектов. Мы их называли раньше «красные флажки», помните?
– «Красные флажки» сохранились, если хотите, я их назову. Не все конечно, но основные. Мы у себя в масс-медиа никогда не будем поднимать очень жёстко национальный вопрос, внутри нас такой есть «красный флажок».
– Что такое «национальный вопрос»?
– Национальный вопрос – гипотетическая возможность столкновений между представителями разных национальностей и религиозных конфессий. Мы раскачивать эту лодку не будем ни при каких обстоятельствах.
– Это вообще-то запрещено законом.
– Даже не потому, что запрещено законом. Мы и до того, когда не было запрещено законом, этого не делали. И потом там есть такие нюансы, позволяющие как бы обойти закон. Но всё равно это недопустимо.
Скажем, известные конфликты между казахами и чеченцами как бы можно было бы муссировать. Но мы стараемся этого не делать. Это вот очень серьёзный флажок, который у нас есть. Так же всё то, что касается радикального исламизма, и всё, что связано с любой другой экстремистской религией. Когда это может наносить какой-то ущерб представителям разных конфессий, вообще представителям других религий. Мы тоже очень внимательно это смотрим. Вот такие флажки, а есть ещё и другие. Каждый пусть определяет их сам.
– То есть вы не хотите их называть? Считаете, это такая тонкая грань?
– Это достаточно тонкая грань, вы ведь и сами хорошо знаете, что у многих есть разные такие флажки для СМИ Казахстана.
– А эта тонкая грань – она между чем и чем? Между обществом и властью? Или же она касается сферы человеческих взаимоотношений, то есть оскорбление чести и достоинства? А под это можно подтянуть всё что угодно…
– Нет, оскорбление чести и достоинства вообще запрещено, за это можно крепко поплатиться. Вообще, что касается этого аспекта, то масс-медиа достаточно жёстко тут зарегулированы. Работа журналистов опасна не только потому, что можно оказаться в горячих точках, а потому что тебя могут реально привлечь к уголовной ответственности за эти самые якобы задетые честь и достоинство.
То есть ты постоянно рискуешь оказаться виноватым. А если ты директор или владелец масс-медиа, тебя могут и экономически привлечь, ещё что-то сделать. Вообще бизнесом небезопасно заниматься в Казахстане, а масс-медиа – и подавно. Поэтому там знаете, сколько есть флажков, целые «этажи», о которых людям, непричастным к этому лучше не знать, а жить себе спокойно, смотреть «Информбюро» или развлекательные программы, и не думать, как это всё делается.
– Цитата из вашего интервью: «Цензуры в Казахстане нет, но она есть, поэтому надо внимательно следить за тем, что вы пишете. Если вы написали что-то не то, к вам придут и вас поправят» – конец цитаты. Это о чём сказано, кто придёт, и как поправят?
– Придут и поправят. В принципе, любой, кто обладает хоть какими-то для этого возможностями… Вас могут поправить очень легко представители власти, если вы ушли не в ту степь. А в нашей стране можно легко уйти не в ту степь…
– Не та степь – она в какой стороне?
– Не та степь – это если, допустим, вы идёте вразрез с основной информационной доктриной, которая существуют в стране, и вдруг начали выступать резко против того, что у нас говорится.
Там может быть много разных вещей. Ну, к примеру, не всем нравится, как произошла девальвация. Но если бы мы очень резко про это заговорили или вы бы очень резко про неё говорили, нас бы очень быстро и очень жёстко поправили. Вплоть до уголовного наказания. И не секрет, что есть люди, которые даже за эсэмэски получили реальные сроки, не говоря уже о словах в эфире или там в Интернете по Whatsapp. То есть могут поправить даже тех, кто рассылает неправильные эсэмэски, не то что-то там, если не то говорят в эфире.
– То есть придут и поправят за то, что «не в ту степь пошли» и могут посадить?
– Легко.
– Грустно…
– Ну, ничего такого особенно грустного нет. Всё же как-то идет, всё двигается дальше.
– Что и куда двигается? Если посмотреть с точки зрения глобального развития рынка СМИ, конечно, у нас в стране есть очень много, порядка 3 000 зарегистрированных средств массовой информации – печать, телевидение и т.д. Но можно ли сейчас открыть телевизионный канал с аналитическими программами, с политически острыми материалами, с тем, что людям реально интересно, и про девальвацию тоже, в общем, про то, что реально люди думают, и из-за чего реально переживают?
– Легко можно, лишь бы было желание и определённое количество денег. Сегодня деньги для того, что вы перечислили, нужны серьёзные. Но если бы я только сейчас начинал свой путь в медиа-бизнесе, то не открывал бы это всё – аналитические не аналитические, ну кто их будет сейчас смотреть? Через Интернет это или как-то иначе. Надо быть реалистами: это вряд ли будут смотреть. Если вы хотите говорить про правду жизни, по примеру тех же резко выступающих некоторых оппозиционных СМИ, которые то живут, то их закрывают, то арестовывают тиражи. Даже если бы вы захотели это сделать просто для старта, чтобы очень быстро набрать рейтинг, снискать популярность, то через какое-то время у вас начались бы разные технические проблемы, а там и физические…
– Мы это пережили, вы помните 2001 год, вот эта конференция оппозиции, которая тогда в цирке была проведена? Целый день это было в прямом эфире, вы помните это?
– Конечно, помню, и потом эфир постепенно угасал, затем как бы эфир возрождался, потом опять угасал, всё это было.
– Был расстрелян из снайперской винтовки фидер нашего телеканала, мы там работали. Это всё мы пережили. И мы теперь всё точно знаем про самые значимые «красные флажки», и на что обращать особое внимание.
– Конечно, вы же всё сами прекрасно знаете про «красные флажки».
– Знаем. И теперь, когда прошло столько времени, задаются всё-таки те же вопросы. Общество имеет право на хорошие аналитические программы, на правдивые материалы, на то, чтобы получать правду не в «Фейсбуке», который открыл когда-то Цукерберг в Америке, а чтобы у нас что-то наподобие было.
– Опять же – то, что касается открытия таких программ или такого телеканала про который вы говорите.
Оппозиции в Казахстане нет
— Я ещё раз скажу, что это возможно, в принципе, никаких сложностей для того чтобы это сделать технических нет. И людей, в принципе, тоже можно найти. Просто вопрос больших денег и вопрос «Для чего?» Если с точки зрения бизнеса на это смотреть, то я вам скажу, это будет провальный проект, к сожалению, он никак не будет монетизирован, доходность вряд ли принесёт такой формат.
– Госзаказы под него тоже не дают?
– Госзаказы точно не дадут, вот поэтому так сложен и проблематичен подобный проект.
— Вы упомянули оппозицию, хотелось бы знать ваше мнение: есть ли у нас она вообще сейчас?
– Я считаю, что сейчас в Казахстане, к сожалению, оппозиции нет. Я открыто говорю: это плохо. В любом обществе оппозиция нужна. Конструктивная оппозиция, не та которая площадная, а та, которая держала бы в тонусе и Парламент страны и Правительство, не позволяя им забывать, для чего и для кого они существуют и кто их содержит… Всегда нужно альтернативное мнение, всегда нужно, чтобы кто-то тебя подталкивал и заставлял двигаться вперёд.
– У меня от ваших слов возникает какой-то внутренний диссонанс. Вы говорите, с одной стороны, с точки зрения бизнеса – программы правдивые, аналитические, будут ли интересны думающему зрителю, а у нас, я лично считаю, есть думающие зрители, их много, это Facebook нам показывает. И в то же время вы жалеете о том, что нет оппозиции. Но ведь оппозиция, она должна быть уверена в том, что с ней ничего «такого» не сделают. На чём будет основываться уверенность оппозиции, что да, она может говорить, она может выступать, и за это ей ничего не будет?
– София, две разные вещи, которые вы затрагиваете: аналитические программы или оппозиция. Если говорить про оппозицию, то оппозиционер, который решил себя реализовать таким вот образом, он прекрасно понимает на что идёт. И если он открыто выражает свою мысль, свое мнение, он понимает, что на него будут оказывать давление, он же тоже оказывает давление на действующую власть, на действующее правительство. И должен ожидать, что примерно такое же будет оказано на него.
Поэтому я уважаю тех людей, которые были в оппозиции, собираются пойти в оппозицию, пусть даже, может быть, у них будут расходиться со мной взгляды, но во всяком случае я всё равно их уважаю. Они берут на себя ответственность, берут на себя вызов. К сожалению, тех людей, которым бы я сейчас верил, в оппозиции там или псевдооппозиции, которая существует в Казахстане, я не вижу пока таких лидеров. Но в любом случае я их уважаю, и считаю, что это нужно для страны, чтобы такие люди появлялись. А что касается аналитических программ, это немного другое.
– Имелось в виду, что они там могут выступать.
– Они могут выступать сегодня. Но наличие информационных программ, аналитических программ не говорит о том, что обязательно будет оппозиция или если этих программ не будет, то и оппозиции взяться неоткуда. Это не взаимосвязанные между собой вещи, оппозиция может появиться просто так, сама по себе.
– Допустим, оппозиция имеет свой телеканал или свою газету, и их закрывают, в таком случае где она может высказывать свое мнение?
– Сегодня оппозиции не нужно ни телеканалов, ни газет. Вообще ничего не нужно. Сегодня оппозиции нужно хотя бы обозначить себя, что она вообще есть. И, поверьте мне, тогда масс-медиа, которые существуют, сами будут за ними ходить и спрашивать мнение по тому или иному поводу. Про девальвацию будут спрашивать, про взаимоотношения с Россией, они будут спрашивать про Евразийский союз, про операцию в Сирии, про исламский терроризм, про нацвопрос, про казахский язык, про всё что угодно. Журналисты будут сами представителей оппозиции спрашивать, потому что от наших чиновников, к сожалению, журналисты не могут получить ничего внятного ни на один серьёзный вопрос. Поэтому и телепрограммы серые, потому что мы не можем и от чиновников ничего добиться, и предоставить зрителям ничего не можем. Поэтому зрители смотрят наше ТВ, потом переключаются и смотрят российский канал ТНТ или, не знаю там, «Пятницу» или всё что угодно, и уходят из нашего информационного поля. Вот мы чего добились на сегодняшний день, когда у нас нет оппозиции, нет своего медиа-контента, который бы заинтересовал нашу аудиторию. Я считаю, что оппозиция нужна, а то что там телеканалы иметь, газеты иметь – это уже архаика полная. Не нужно сейчас ничего иметь оппозиционерам или хорошей оппозиционной партии, если у тебя твёрдая нормальная платформа, если ты хороший лидер харизматичный, к тебе масс-медиа сами придут. Потому что ты даёшь им информационный повод, ты даёшь им аудиторию, которая через тебя придёт, через твои высказывания.
– Зато у нас есть СЦК в Астане – Служба центральных коммуникаций, созданная, видимо, для общения между журналистами и Правительством. Вы выступали когда-нибудь там?
– Нет, я там не выступал, но я не отношусь к Правительству. Хорошая площадка, она работает. Просто, опять же, понимаете, что все журналисты, которые приходят туда, они тоже идут каждый не в одиночку, а с маленьким цензором, который сидит в их головах. И они такие приходят, уже «заготовленные», по большому счёту. Ни один не выйдет за рамки, потому что как они выйдут? Ведь сидят там, практически, все ребята из дотационных госканалов.
— То есть по сценарию?
Они говорят не то чтобы по какому-то казённому сценарию. Но тоже поднимают как бы интересные, острые, актуальные темы. Они говорят о том, что поменялся, например, маршрут такой-то или поменялись правила оформления неких документов, налоги поменялись, условия сдачи на водительские удостоверения. Это информация, которая нужна. Народ сидит, там в Петропавловске, например, и смотрит, потому что эта информация для него важна и интересна. И всё. Но за пределы этих тем, туда, где погорячее и поострее, никто ведь из этих тележурналистов не шагнёт.
— Получается, Правительство имеет свою площадку, и журналисты к ним приходят. Они снимают, какие-то вопросы свои задают и на пару со своим маленьким цензором в голове они выдают этот поток в эфир.
– Ну, да выдают эту информацию.
– Потому, у нас и программы серые…
– Нет, не серые, она как бы есть, та информация, которая жизненно необходима. Я считаю, что СЦК чётко выполняет свои задачи, она информирует население, но не более того. Информирует о том, что происходит. А политизировать зрителей – такой задачи перед ним не стоит.
– Таким образом, резюмируя всё, о чём мы говорили: вообще можно ли считать наши средства массовой информации частью, как мы раньше говорили, четвёртой или хотя бы пятой власти?
— «Четвёртая власть» говорили, «пятая» – не говорили. Да нет, конечно, ни о какой четвёртой власти речь, конечно, не идёт.
– У нас есть исполнительная власть, законодательная власть, власть судебная…
– Ну и четвёртой считалась власть масс-медиа в классическом, демократическом обществе. Да, четвёртой властью считались масс-медиа. Это опять же придумали сами журналисты. Они недалеко ушли от правды в демократических обществах. У нас, к сожалению, это не так.
— Что такое демократия на ваш взгляд?
– Демократия – это, как уже есть расхожая фраза, может нравиться кому-то, может не нравиться. Но пока ничего никто ничего лучше не придумал, чем демократия. Демократия, я так скажу, это общественный договор, когда все договорились жить по правилам, при верховенстве закона. Как мы принимаем вот эти правила игры, так-то вот наше общество движется вперёд. Благодаря тем демократическим законам, которые у нас работают очень так примерно, в общих чертах.
— Прежде чем задать следующий вопрос, я хочу напомнить вам ваш период жизни, кажется, это было в 2008-2009 годах, когда вы возглавили «Нур Медиа». Мне, в принципе, как человеку, который с вами работал довольно долго, примерно понятны мотивы вашего ухода. Но почему вы туда пошли?
— Это очень интересная работа. И я реализовал себя как менеджер. Потому что мне интересно создавать медиа – это честно. Когда я открывал «31 канал», «радио 31», когда мы создавали конкурс «Алтын Жулдыз», когда открывали газету «Мегаполис» и многие другие проекты, которые у нас дальше шли. Вот это всё мне интересно. И когда меня пригласили создать новый медиа-холдинг «Нур Медиа», мне показалось это особенно заманчивым, потому что создать большую какую-то медиа-группу в стране – для меня это и вызов был, и возможность проверить себя. Насколько возможно было, мне кажется, что у нас все получилось. Мы создали хорошую организацию. И сегодня «Нур Медиа» – это, действительно бренд, который работает. Я помню, как вырисовывали вот это солнышко, как получалось. Я помню, как мы с дизайнерами сидели, как мы юридически долго все это утрясали. Потому что под зонтик этого бренда собрались именитые, известные масс-медиа, такие как газеты «Литер», «Айкын», сюда же вошла такая большая группа как «Караван Медиа групп», было интересно.
– Там вы проработали примерно год?
– Да, примерно год.
– Вы больше всё-таки любите свободный бизнес, чем, скажем, зарегулированные какие-то партийные медиа?
— Мне нравится бизнес как таковой. В сравнении с тем, что касается работы в структуре полугосударственной-государственной, конечно, в частном бизнесе гораздо легче работать, больше руки развязаны, меньше бюрократии. Но, с другой стороны, поработав внутри «Нур Медиа», внутри структуры я тоже набрался колоссального опыта. Как нужно работать. И на многие вещи пересмотрел свои взгляды – по организации бизнеса как такового. Очень полезно поработать в госструктурах, потому что там действительно очень хорошая, крепкая школа. Это у нас в Казахстане школа, это я официально заявляю.
– Школа кого?
— Школа управления: как управлять, как работать, как организовывать, именно это я получил для себя там – неоценимый опыт.
– И когда вы ушли оттуда, это период с 2009 по нынешний 2015 год, у вас пошёл бурный рост именно тех проектов, которые вы вели. Собственно, параллельно оно получается, и покупка франшизы Forbes.
– Да, Forbes франшизу мы завезли в 2011 году. Но переговоры вели с 2010 года. Это один из проектов, который у нас считают достаточно успешным, и у нас он хорошо получился. Сначала мы не верили. В 2010-2011 годах, казалось бы, совсем недавно, но бизнес в Казахстане был закрыт. И мне многие говорили, что никто не будет давать интервью, никто ничего не будет рассказывать, никто не будет открываться. И действительно я столкнулся с проблемой, что вот мы издаём первый журнал Forbes – это 2011 год, всего лишь четыре года назад – и у меня некого поставить на обложку журнала. Потому что все казахстанские бизнесмены были очень закрыты, ну просто там я уже ходил уговаривал, а давайте вот сделаем такой материал. Так что-то все и даже достаточно близкие мне люди попрятались, не стали там как-то рисковать, и «выходить на обложку». И удивитесь, первый казах, который был на обложке Forbes – это был режиссёр Ермек Турсунов. Прошло ровно четыре года, как он был в декабрьском номере. Только в декабре я нашёл человека, который рискнул «пойти на обложку», и это был Ермек Турсунов. Мы говорили о кино, о бизнесе, конечно, тоже в кино. С тех пор у нас декабрьский номер всегда такой интересный про кино, про селебрити по традиции уже идёт, из-за Ермека Турсунова.
Вор и вор там, о чём с ним говорить?
– Очень интересный кейс, как это модно сейчас говорить. Арманжан год назад, на встрече с предпринимателями в финансовом клубе у вас спросили про то, как составляются списки Forbes. И вы сказали, я цитирую: «Когда меня спрашивают «Почему в нашем рейтинге нет чиновников», я отвечаю – дело не в том, что мы не знаем про их богатства, а в том, что они нажиты нечестным путем». Что вы имели в виду? И как поменялась ситуация?
– Ситуация никак не поменялась, есть как бы куча людей, которые богаты и которые в Forbes не попадут. Потому что вForbes публикуются всегда светлые капиталы, по-честному заработанные, и мы работаем там в светлую.
– В процентном соотношении можно уточнить? Например, людей, о которых вы знаете точно, что они богатые, допустим, из ста – пятьдесят процентов вы показали в списках, а пятьдесят остались в тени?
– Нет, градации я, конечно, не делал, и не собираюсь этого делать, так как это вообще никак не интересно. Есть куча людей, которым просто руки не подам, потому что там вор и вор, о чём с ним говорить? Бывшие чиновники. К примеру, отработал на должностях и фонд возглавлял, сегодня вот выступает, о чём-то говорит. На него смотришь и думаешь: ну совести нет, там всё что угодно. Потому что народ-то, в принципе, всё про всех знает.
– Сейчас у меня есть ряд вопросов, которые я задаю в режиме блиц в завершении интервью.
– Вот видите, уже форма получилась у программы, она всего лишь на второй раз пишется! Это хорошо, кстати, на телевидении форма – это важно, все забывают, что телевидение, в первую очередь, это драматургия.
– Спасибо, Арманжан за профессиональную оценку. И теперь я задам эти пять вопросов. Готовы? И да, обещайте мне , что мы ничего не вырежем из этого интервью.
– Да, я обещаю.
— Итак, Арманжан, если бы вы могли пообщаться с любым из живущих политиков или бизнесменов, кто бы это был?
— Динмухамед Кунаев.
— На сегодняшний момент какое самое большое поражение было в вашей жизни?
— Предательство, предательство достаточно близкого человека. Не партнёра по бизнесу, но это так сильно, я считаю.
— Как вы считаете, главная черта характера вашей личности какая?
– Коммуникабельный. Коротко же попросили. Вот, коммуникабельный.
— Какую самую главную добродетель вы прививаете детям?
–Любовь к семье любовь к ближнему любовь к стране к Родине. И умение относиться ко всему по честному, по правдивому. Честность.
– И последний, пятый вопрос: хотите ли вы стать министром?
— Нет. Ну коротко, понятно, дополнять здесь нечего.
– Вы не хотите стать министром?
– Нет, я не хочу министром стать, особенно сейчас – точно. Просто многие друзья мои министры, и я с ними общаюсь, вижу, как им тяжело, непросто. Сегодня министром я быть не хочу точно.
– Но не исключаете этого в будущем?
– Я не исключаю, потому что я человек эмоциональный, зажигающийся, и если будет интересно, то, конечно же, но сейчас я не хочу быть министром.
– Это был последний мой вопрос.
– Спасибо вам София, было интересно, уточню – некоторые вопросы были действительно волнующими. Удачи, успехов вашей программе.
Источник: http://informburo.kz/stati/dvoynye-standarty-sushchestvuyut-na-segodnyashniy-den-eto-otricat-bessmyslenno.html